Кейт Лаумер - Берег динозавров [Империум. Берег динозавров. Всемирный пройдоха]

Там собралось дюжины три грубоватых, но радушных деревенских жителей, одетых в пестрые наряды из грубой ткани, которые наводили на мысль об ограблении кибитки старьевщика. Большинство несло с собой палки или цепы, у некоторых свисали самодельные дубинки, отполированные от долгого пользования, и у каждого на лице светилось выражение невинной жестокости. Лица были обращены к Меллии, занимавшей центральное место, со связанными за спиной руками.

Она была одета в серое домотканое рубище, и ветер развевал длинные полы, разбрасывая по плечам медно-красные волосы как боевое знамя. Брошенный кем-то камень ударил ее по лицу. Она покачнулась, но устояла, выпрямилась и, не обращая внимания на тонкую струйку крови на щеке, окинула толпу презрительным взглядом. Я ожидал радостную доброжелательную улыбку, но быстро разочаровался. Она посмотрела прямо в глаза и сразу отвернулась.

Тут же широкоплечий мужчина протянул толстую руку и дернул ее за плечо. Я растолкал в стороны кое-кого из членов комиссии и лягнул его под левую коленку. Он завопил, быстро оглянулся, заскакал на одной ноге и ловко подставил под удар красный нос. Нос удовлетворительно растекся под прямым правым ударом, а последовавший хук левой послал его наземь. Кто-то заорал, но я крутнулся на каблуках и вписал ему локтем прямо в челюсть. Крикун отлетел на пару шагов и тяжело рухнул, сплюнул кровь и пару зубов.

— Ты глупец, безмозглый глупец! — сказала Меллия, но я бросил:

— Помолчи!

К этому времени остальные уже пришли в себя от изумления. Кое-кто сообразительный уже заподозрил об окончании веселья. Это им не понравилось. Толпа устремилась на меня волной разъяренных уродливых лиц, потрескавшихся губ, плохих зубов, вздувшихся век, сверкающих глаз. С меня было довольно. Я набросился на них и включил захват, что должен был бы сделать с самого начала. Фигуры нападающих застыли на полукрике.

Полем захвата затронуло и Меллию. Я осторожно вызволил ее: при таких обстоятельствах легко поломать кости. Я с трудом спустился с холма. Вышел на грязную проселочную дорогу у подножья, поставил ее на ноги и убрал поле. Она пошатнулась, ошеломленно посмотрела на меня. Взгляд не выразил даже капли признательности.

— Как… как ты это сделал? — выдохнула она.

— Так, скрытые таланты. Чего они взбеленились? Наслала порчу на коров?

Я стер со щеки струйку крови. Она уклонилась от прикосновения.

— Я… я нарушила обычай. Они просто выполняли традиционное наказание. Со мной ничего бы не случилось. А теперь по твоей милости все пропало. Разрушено все, чего я достигла!

— Ты работаешь на карга по имени доктор Джейви.

Она встревожилась и возмущенно покачала головой.

— Так и есть, — заверил я. — Именно он выудил тебя из темповакуума и втравил в это дело.

— Ты не в своем уме! Я сама вышла из стасиса с целью…

— Так, леди. С тобой провели сеанс гипноза. Ты работала на карга. Ну и пройдоха этот карг! Он перестроил тебя во славу своих создателей. Потрудился на славу. Или кто-то постарался для него…

— Какая чушь! — Меллия воспользовалась паузой и пристально взглянула на меня. Она приготовилась выложить все имеющееся в голове. — Она тоже не имела значения, — добавила она с очаровательной женской непосредственностью.

— Старший агент Гейл? Ты права. Никакого значения? Она знала…

— Ты убил ее! Чтобы спастись самому! Ты трус! Жалкий трус!

— Да, детка. Но я спас только одну из своих шкур. Ты же намерена сохранить в целости всю коллекцию.

— Что?

— Сама знаешь. Ты оплакиваешь саму себя. Она — это ты через пятьдесят лет. Мы оба знаем это. Возможно, она тоже знала и притворялась по душевной доброте. Она молодчина, старая Меллия. И проявила достаточно сообразительности — вовремя ушла со сцены.

— И ты ей позволил.

— Я не мог, да и не хотел останавливать. Забавно, ты ревнуешь к себе в образе Лайзы, но пылко защищаешь иное проявление своей бесконечной многоликости. Она прожила впустую долгую жизнь и все ждала случая сделать доброе дело. Ей это удалось.

Меллия почти вцепилась ногтями в лицо. Я перехватил руки и кивнул в сторону толпы, спускающейся с холма.

— Публика негодует, — сказал. — Требует вернуть деньги или продолжить спектакль. Решай. Если хочешь, чтобы тебя вываляли раздетую догола в дегте и перьях на таком ветру, то я принесу свои извинения и удалюсь.

— Ненавижу! Ты грубый, безжалостный циник! О, как я ошибалась в тебе!

— Оставим раздумья на потом. Ты остаешься или идешь?

Она оглянулась на холм и передернула плечами.

— Иду, — тихо сказала она, признавая поражение.

Я включил интерферирующий экран, дающий практическую невидимость.

— Держись поближе, — предупредил я. — В каком направлении ближайший город?

Она указала. Мы скорым шагом двинулись в путь и оставили за собой взвывшую от изумления разочарованную толпу.

XXVIII

Поселок производил отвратительное впечатление и выглядел по-нищенски уродливым и враждебным, здорово напоминая уездные городишки всех времен и народов.

— Ты забыла сказать, где мы находимся, — сказал я.

— Уэлс, близ Ландудио, 1723 год.

— Воля ваша, мэм. Каждый выбирает, что ему по душе.

Я разыскал таверну с вывеской с грубо намалеванным изображением беременной женщины в слезах и надписью: «Покаяние невесты».

— Да, как раз под настроение, — заметил я и выключил И-экран. Мы уже входили под навес, когда начал моросить дождь. Зал оказался темной комнатушкой, освещенной лишь горевшими в очаге углями, да фонарем, свисавшим с конца толстой балки. Неровный каменный пол отдавал сыростью.

Других посетителей не было. Под пристальным взглядом крепкого коренастого старика мы уселись за длинным дубовым столом под единственным оконцем размером с квадратный фут, чуть ли не матовым от пыли и проделанным почти над самыми стропилами. Шаркая ногами, старик поспешил к нам, лицо его явно не выражало одобрения. Он пробормотал что-то. Я глянул на него и рявкнул:

— Что там еще? Говори, дед!

— Вы видать, англичане будете, — проворчал он.

— Ты глупее, чем выглядишь. Принеси-ка эль, крепкий эль. Смотри мне, хлеба и мяса. Белого, понял?

Он снова что-то промямлил. Я нахмурился и потянулся за воображаемым кинжалом.

— Не раздражай своей наглостью, или я вырежу сердце и расплачусь с бейлифом.

— Ты что, спятил? — вмешалась мисс Гейл на английском двадцатого столетия, которым мы пользовались между собой, по я оборвал ее:

— Попридержите язык, мисс!